30 ноября 2019 года — 150 лет со дня рождения Константина Андреевича Сомова (30(18).11.1869, Санкт-Петербург, Россия – 06.05.1939, Париж, Франция), живописца и графика, мастера портрета и пейзажа, иллюстратора, одного из основателей объединения «Мир искусства» и одноименного журнала. Родился в семье известного музейного деятеля, хранителя коллекций Эрмитажа Андрея Сомова, был вторым сыном в семье. Мать, Надежда Константиновна, происходила из дворянского рода Лобановых, была образована и замечательно пела, поэтому с юности перед Константином стоял выбор: пойти по стопам отца и заняться живописью или посвятить себя музыке, которую он любил с раннего детства (и обладал, как отмечали современники, абсолютным слухом). Избрав живопись, Сомов не оставил пение и в компаниях продолжал играть на фортепиано, исполнял романсы.
В семье любили искусство, в доме была собрана огромная коллекция старинных гравюр, картин и рисунков. Костя начал рисовать рано, и отец трепетно отслеживал развитие его дара. А юный художник в то время страдал неверием в себя и в свои способности. Это неверие еще долго будет сохраняться у мальчика. Да и публика сначала не особенно симпатизировала его работам: Сомов отступал от традиционного канона красоты и склонялся в сторону несовершенства контуров и неправильности черт лица — в этом он видел красоту отражения.
Благоприятное влияние на замкнутого, склонного к самоедству Сомова окажет впоследствии Александр Бенуа — первый восторженный ценитель его искусства, первый, кто отметит «милость Божию» в его творческом даре и поможет Сомову поверить в себя. Впервые Бенуа встретился с Сомовым в частной Гимназии Карла Мая, правда, учился там Константин недолго, ему нелегко давались естественные предметы, поэтому вскоре его забрали из гимназии. Двадцатилетним Сомов поступил в Академию художеств, учился в мастерской Ильи Репина. «С Костей Сомовым меня сблизило его увлечение театром. Он даже был влюблен (точнее, он воображал, что влюблен) в красивую актрису французского театра Жанну… и попытками передать ее тонкий профиль были испещрены все бруйоны и все обложки учебников Кости. Но по этим грифонажам никак нельзя было заключить, что мальчик станет когда-либо художником... Признаюсь, я на эти беспритязательные и беспомощные опыты поглядывал свысока. И вот, после одного летнего перерыва узнаю, что Костя Сомов уже больше не с нами, что он покинул гимназию, поступил в Академию художеств. Мне эта затея друга показалась совершенно нелепой, и я пророчил, что ему там долго не выдержать. Однако Костя выдержал целых шесть лет и покинул Академию уже готовым мастером», — вспоминал А.Бенуа.
Пока Константин Сомов продолжал считать, что он избрал художественное поприще по какому-то недоразумению, по слабости, уступая убеждениям отца, в это время среди его академических товарищей укрепляется мнение, что Сомов необычайно талантлив, что он один из тех учеников Репина, который подает большие надежды.
Добровольно покинув Академию Константин Андреевич провел две зимы в Париже, где продолжил художественное образование в легендарной студии Коларосси. Вернулся в Петербург он осенью 1899 года. Годом ранее Сергей Дягилев, занявшись организацией художественных выставок, привез часть работ Сомова из Европы, где он учился, и представил публике.
Художник очень быстро впитал в себя новые веяния европейской живописи и стал неким вектором того направления в русском изобразительном искусстве, которое задал открытый Дягилевым, Бакстом и самим Сомовым журнал «Мир искусства». Сомова называли самым заметным лидером «мирискуссников. Он всегда был педантичен в выборе материала, бумаги и красок и стремился к совершенству исполнения, блеску мастерства. В течение пяти лет, пока выходил журнал, Сомов занимается в нем всем — от подбора иллюстраций до рисования виньеток. Его называют наиболее последовательным живописцем и графиком среди представителей объединения «Мир искусства», постоянно ищущим и оттачивающим свое мастерство. В этом он, мастер модерна и символизма, подобен мастерам старых времен. Он был склонен к самоиронии, и не раз говорил, подшучивая над настойчивым стремлением своих современников к универсализму: «Хотелось бы еще стать Энгром. Если не Энгром, то хотя бы его маленьким пальцем на ноге».
По возвращению в Петербург он увлекается портретом, создав целую галерею от Бенуа до Елизаветы Мартыновой («Дама в голубом»). Безукоризненность, достигающаяся постоянным упорным трудом, соединялась у него с неповторимым чувством цвета. Часто Сомов в своих работах «иронизирует». Но иронией, скорее, прикрывались истинные чувства из-за боязни быть смешным в любовании выдуманным им миром. Тема Вечной женственности, которая впервые прозвучала в «Даме в голубом», позже тесно переплетется у Сомова с темой эротизма. В свою очередь, поэт Михаил Кузмин подмечал: «Какой-то бес все время подталкивает художника, словно ему попал в глаз осколок волшебного зеркала из сказки Андерсена… Беспокойство, ирония, кукольная театральность мира, комедия эротизма, пестрота маскарадных уродцев, неверный свет свечей, колдовство-череп, скрытый под тряпками и цветами, автоматичность любовных поз, мертвенность и жуткость любезных улыбок — вот пафос целого ряда произведений Сомова. О, как не весел этот галантный Сомов! Какое ужасное зеркало подносит он смеющемуся празднику!» Кузмин и Сомов обменялись портретами друг друга — один создал литературный, второй — графический. Александр Блок даже посвятил портрету Кузмина, написанному Сомовым, эпиграмму: «В румяна, мушки и дендизм, в поддевку модного покроя, ты прячешь свой анахронизм, певец и сверстник Антиноя». А Максимилиан Волошин сочинил о нем легенду, в которой Кузмин предстает древним египтянином, александрийцем, открывшим эликсир бессмертия и дожившим до наших времен, храня в своих глазах всю печаль веков. Графические портреты Сомов посвятил также Александру Блоку, Андрею Белому, Вячеславу Иванову, Сергею Рахманинову.
Константин Андреевич, как настоящий эгоцентрик, создал множество автопортретов, в которых, издевается над собой, называя «кислятиной» и «шармером».
Пейзажи он любил писать с натуры. Природа часто воспринимается им, как противопоставление условности кукольных персонажей. С 1900 по 1910 год Сомов, работая на заказ, вновь и вновь обращается к одному и тому же кругу сюжетов. Терзаясь такого рода занятиями, он упрекал себя в банальности и издевательски писал: «маркиза (проклятая!) лежит в траве, поодаль двое фехтуются, вышла гадость». Но следует признать, что художник никогда не опускался до механических копий.
Помимо журнала «Мир искусства», Сомов принимал участие и в оформлении периодического издания «Художественные сокровища России» (1901–1907), издававшегося под редакцией Александра Бенуа, создал иллюстрации к «Графу Нулину» Александра Пушкина (1899), повестям Николая Гоголя «Нос» и «Невский проспект», нарисовал обложки поэтических сборников Константина Бальмонта «Жар-птица. Свирель славянина», Вячеслава Иванова «Cor Ardens», титульный лист книги Александра Блока «Театр» и других авторов.
Наряду с пейзажной и портретной живописью и графикой Сомов работал в области мелкой пластики, создавая изысканные фарфоровые композиции: «Граф Нулин» (1899), «Влюбленные» (1905) и многое другое. Он экспонировал свои произведения на выставках «Мира искусства», Союза русских художников, персональной выставке в Петербурге (1903), берлинском «Secession», парижском «Осеннем салоне» (1906) и приобрел широкую известность не только в России, но и в Европе.
После Октябрьской революции художник, как, впрочем, и многие другие деятели искусства, не имел заказов на работу. В декабре 1923 года он вместе с «Русской выставкой» выехал в США в качестве уполномоченного от Петрограда. На родину не вернулся, навсегда оставшись во Франции.
Во многом Сомов стал родоначальником и русского модерна в графике, экслибрисе, оформлении театральных программок. В живописи он разработал два основных направления: портрет и стилизованный под XVIII век галантный пейзаж. Он создал новый жанр, проникнутый рефлексией и иронией, основанный на стилизации и гротеске. В своих картинах, а в особенности, в гравюрах он показал особый вымышленный «мир», населенный странными нереальными персонажами. Это был реконструированный мир рококо, костюмированных балов, изящных «мушек», дорогих шелков и фижм, искусственных цветов, хрупких фарфоровых статуэток. Мир этот требовал особой техники — полупрозрачной акварели, бледной пастели и гуаши. Бенуа называл Сомова «создателем идиллического стиля минувшей жизни». Вдохновленный стилистикой Обри Бердслея, он открыл для России абсолютно в то время запретный жанр «ню». Много Константин Сомов работал и в книжной иллюстрации. Он создал истинные шедевры в области оформления книги. А придуманные им скульптурные группы для фарфора вошли в золотой фонд традиции фарфоровых статуэток. Несмотря на критику ранних работ и постоянную самокритику, признание современников пришло к Константину Сомову достаточно рано. Он получил европейскую известность. В Германии еще при жизни художника были изданы монографии о нем. Широкий резонанс его творчество имело и в кругах русского символизма. Но последние десятилетия его жизни были омрачены ощущением медленного угасания таланта. Однако в 1930-е годы, экспериментируя с техникой живописи, Сомов открыл для себя секреты старых мастеров. Он написал целый ряд работ в жанре натюрморта, которые имели успех.
Жизнь художника оборвалась внезапно 6 мая 1939 года в Париже. Последнее время он находился в каком-то тревожном напряжении, усугублявшемся страхом одиночества, беспомощности от прогрессирующей болезни ног и ожидания войны.
Забытое в советские годы творчество «буржуазного» художника, к тому же эмигранта, вновь было открыто в конце XX века. В 2006 году картина Константина Сомова «Русская пастораль» (1922) на аукционе «Кристис» была продана за 2 миллиона 400 тысяч фунтов стерлингов. До этого ни одна картина русского художника не оценивалась столь высоко. Этот рекорд стоимости русской живописи был побит в Лондоне на аукционе «Кристис» в июне 2007 года — картина Сомова «Радуга» была продана за 3,716 миллионов фунтов стерлингов при стартовой цене 400 тысяч фунтов (около 800 тысяч долларов).
В.Р.Зубова